Вариант `И` - Владимир Михайлов

– Витало батоно, чири ме – я привез, наши друзья прислали бочоночек вина – помнишь, того, что ты любил, когда гостил у нас в давние времена?

– Саперави? Неужели? – спросил я радостно (хотя из кахетинских всегда предпочитал цинандали).

Он радостно захохотал, хлопая меня по плечу – этакий типичный базарный деятель с юга, разве что пресловутой кепочки ему недоставало для полноты впечатления. Зато акцента было в изобилии.

– Мадлоб, шени кацо, – поблагодарил я. – Давай поднимемся, посидим у меня, поговорим…

– Ох, – простонал он, – времени совсем нет, поверишь, ни секунды больше не осталось!

– Секунды не осталось, знаю, – согласился я. – Но час-другой найдется для друга; разве нет?

– Все ты понимаешь! – восхитился он, подхватил весьма объемистую сумку, где и содержался, надо полагать, пресловутый бочонок, и я под многими неброско-внимательными взглядами повел его к лифту. Поднимались молча. Возле номера задержались на несколько секунд – для обычной проверки. Вошли. Он с облегчением опустил груз на пол. Я тем временем подошел к бару, взял бутылку, две широкие рюмки, налил. Мы подняли, кивнули друг другу и выпили – без ветвистых тостов, обычно ассоциирующихся с грузинским застольем. Он взял из вазы персик, откусил, одновременно обшаривая глазами комнату.

– Все в порядке, – сказал я. – Итак?

Я чувствовал, что волнуюсь. Вообще-то мне это не очень свойственно. Однако слишком уж серьезным было дело. И спасибо Изе за предупреждение; иначе я сейчас просто хлопал бы ушами, поскольку нужная информация до меня своевременно не дошла.

Ответил он уже без всяких экзотических призвуков:

– Обсуждалось и полностью одобрено.

Я перевел дыхание.

– Кто огласит?

– Католикос.

– Как вы подстрахуетесь, чтобы не возникло преждевременных слухов? Серьезная проблема.

– Нет человека – нет проблемы, – усмехнулся он. Потом сказал уже серьезно:

– Поскольку никакой официальной подготовки не будет, все пойдет через церковь, то до того самого дня знать будут только священники – а они умеют молчать. Объявлено будет перед пасхальной службой – и тут же пройдет опрос.

– То есть за двое суток до нашего дня?

– Так договаривались, разве нет?

– Все правильно. Молодцы.

– Но мы хотели бы получить гарантии того, что наши условия приняты во внимание.

– Официально вы можете получить их на следующий – после нашего – день.

– А неофициально?

– Неофициально я уполномочен подтвердить их сейчас. Что с удовольствием и делаю.

– Очень рад. Я уполномочен принять их.

Я снова налил.

– Победа!

Мы выпили, и он стал собираться.

– А что у тебя в бочонке? – поинтересовался я.

Он явно удивился:

– Саперави – я же сказал.

– Спасибо.

Он ухмыльнулся:

– Но когда ты его выпьешь – или даже раньше, – то найдешь там пакетик с кассетой, он приклеен изнутри к днищу. Там полная запись того, что скажет католикос – им же самим сделанная. Мы подумали: мало ли что – могут быть сложности с доставкой, а вам понадобится срочно – имея ее, вы сможете запустить в любой нужный миг. Так что бочонок останется. Вино, кстати, отличное. Помогает здоровью. Вот сумку я заберу, прости, пожалуйста.

– Хорошая сумка, – сказал я. – Но я не в обиде. Кстати: запись записью, но неплохо было бы, если бы в тот день здесь оказался и, так сказать, живой очевидец – глаза, уши и язык, который смог бы авторитетно подтвердить все, что у вас произойдет.

– Есть свидетель.

– Кто?

– Я. Устраивает?

– Более чем. Где я тебя найду?

– В нашем посольстве.

– Прекрасно.

Я проводил его до лифта. За него я не боялся: человек этот умел постоять за себя – да и за других тоже. Я познакомился с ним давно, в Германии, где он, правда, был турком; но это уже детали.

Заперев за ним дверь, я поспешил к бочонку. Но не затем, чтобы еще раз наполнить бокал. Тщательно закрыв его, я перевернул бочоночек вверх дном. Нашел нужное место. Нажал. Тайничок открылся. Я вынул содержимое. Вставил дискету в компьютер. Просмотрел. Сделал распечатку. Вложил ее в конверт, конверт спрятал в карман. Вернул дискету на место. И лишь после этого вызвал на связь Реан.

– Что для меня?

Ответили после краткой запинки:

– Пока установлено только, что объект вышел из здания через служебный выход, в сопровождении другого человека, мужчины. Сели в машину. Номер установлен не точно, сейчас работаем.

– Что с операцией?

– Были небольшие осложнения. Подробности – у Иванова.

– Он на месте?

– Нет.

Я не стал спрашивать – где: все равно, не ответили бы.

Вдруг проявилась усталость. Волнительным все-таки был денек. Не вредно бы отдохнуть, а?

Кстати: что это там подсунул мне генерал Филин? Вот и почитаем – пока не требует поэта…

Я достал папку. Лег на диван. И стал читать.

«Совещание, насколько мне известно, не записывалось и не стенографировалось. Генерал собрал нас, кому он доверял совершенно, в частном порядке, в дальней резиденции, куда все мы были доставлены под надежным укрытием от стороннего наблюдения. Пока разговор шел о деле, стол был сухим, чтобы мысли ни у кого не заплетались. Потом уже, обсудив главное, немножко разговелись.

Разговор с самого начала пошел об армии, потому что все приглашенные были людьми военными; в это понятие я включаю, конечно, и военную разведку. Генерал дал вводную. Она была примерно такой: несмотря на все усилия, страна гибнет. Центробежные силы растут. Международный авторитет стоит на уровне удельных княжеств, если только не ниже. Это неудивительно: дипломатия, не опирающаяся на плечи множества людей в погонах, не видна и не слышна даже на расстоянии пистолетного выстрела. Сила начинает прирастать армией, а не чем-то там другим. Армия и деньги – близнецы-братья. Деньги все – у мафии и примкнувших к ней чиновников, начиная с наивысшего уровня. Причем главным образом – за границей. Попытка вернуть деньги в страну добром – провалилась. Вернуть силой – такой силы нет. Опереться не на кого. За рубежами у нас друзей нет, а есть лишь выдаивающие нас и есть злорадствующие. Орел еще жив; но взлететь не может из-за истощения. Экономически Америка закупила большую половину Востока, хотя и Восток, в свою очередь, приобрел немалую часть Америки. Еще несколько лет подобного развития – и мы окончательно будем жить по инструкциям Вашингтона, явным или неявным – все равно.